| zaharur | Дата: Вторник, 18.09.2012, 15:07 | Сообщение # 1 |
Группа: маленький фонарщик
Сообщений: 5681
Статус: Offline
| Татьяна Гоголевич
Зеленый сон
Тропа уходила в лес. Дождь прошел. Дым от костра над мокрыми полянами был так ароматен, объёмен и тяжел, что Катюше хотелось прижаться к нему щекой, повиснуть на нем. Электричка тихо, словно в ней никого не было, стояла на рельсах. Пока двери не закрылись, Катя думала, что хорошо бы уйти по незнакомой тропе в сосны.
Мягкий свет, чистые мокрые иглы на насыпи и дым – уютный, как дом, и нежный, как перышки серой птицы, - воскресили тихую мысль. Катя ощутила ее, когда мысль уже была в ней, одновременно и бесконечная, и беззащитная, - она могла бы длиться века, но для этого ей нужны были и узенькая дорожка, напоминающая о другой дороге, и рыжеватое свечение ушедшего к горизонту дождя.
Потом вздрогнули сосны, тронулась электричка, и все кончилось. Одиночество, холод, усталость – и глупо даже думать о такой прогулке: ее одежда для погоды хотя бы градусов на десять выше. А тут десятки километров до ближайшего жилья.
Она еще немного постояла в тамбуре, уже бессмысленно переводя взгляд: с одной стороны – высокие сизые сосны, с другой – далекие горы за рекой. Над горами висела синева. Сигаретный пепел на железном полу напоминал золу остывшего костра… Теперь единственной греющей мыслью стало, что она возьмет там, куда едет, теплые сапоги и пальто. Пока же - тонкий плащ поверх шерстяного платья, туфельки, капрон. Говорили, что в моду войдут длинные гольфы с теплыми ботинками. Но к тем платьям, что она носила, это бы не подошло.
Поезд тряхнуло, и покачнувшийся мир показался Кате не более устойчивым, чем ее собственная жизнь. Катина судьба не проявилась еще, и, когда одежда перестала ее согревать, ей стало казаться, что холодно от чего-то другого. Чайка скользила рядом с вагоном. Глядя на летящую птицу, Катя представила себе их электричку, влетающую в безмолвные леса, и как стук ее протяжно замирает в покинутом листвой и птицами пространстве.
Она вернулась в вагон. Ее место заняли. Катя всегда усаживалась у окна, не составляло проблемы это сделать. Её путь длился от конечной станции до конечной: четыре часа. Она выбирала последний вагон, остающийся в лесах, когда первый останавливался у платформы. Последний вагон заполнялся реже остальных.
У ее окошка сидели напротив друг друга, двое здоровых мужиков: по виду или геологов, или северян. Вероятно, они пришли, через второй тамбур, из соседнего вагона. Такие люди обычно садились у аэропорта. Но аэропорт уже проехали. Другие места у окон тоже оказались заняты.
Подумав, Катя прошла к своему бывшему окну. Между северянами и остальными пассажирами оставались свободные места. Подойдя, Катя поняла, почему: почти весь пол между сиденьями-лавочками занимали распухшие рюкзаки. Все же она села рядом с одним из захватчиков. Они, не прерывая беседы, потеснили свое имущество. Неуклюжие, заросшие бородами и чем-то возбужденные, пришельцы походили на двух медведей, белого и бурого. Катя покосилась на ноги северян: унты. Ей захотелось поджать под себя замерзшие ступни.
За окнами через проход синие горы плыли, как облака, цвет их еще немного напоминал о недавнем, таком нереальном и невозможном теперь, в октябре, зное. Горы оторвались от горизонта, стали голубою мглой. Клубящиеся волны гор и леса превратились в туман и дождь, засквозили общим фоном. Потом все пропало, только дождь блестящими нитями тек по стеклу.
Вдруг вагон наполнился людьми. Потеплело. И от Катиного соседа тоже шло тепло. Приваливаясь к греющему боку, Катя успела решить, что о ней не подумают плохо, – слишком много народа, ее просто прижало. Главное, не положить ему голову на плечо. От куртки ее соседа – такие носят летчики - пахло лесом. Не бывает бородатых летчиков. Не старые, бороды их делают старше. Тот, который сидел рядом с ней, больше молчал, напротив – больше говорил. Катя не спала прошедшей ночью, у нее было дежурство в клинике, потом – занятия в институте. Но ей показалось, что она закрывает глаза от грусти. И что зябко ее тоже от этого.
Она еще понимала, что находится в вагоне, когда ей начал сниться сон. Она еще слышала, как геологи что-то говорят про нефть (геологи все-таки), и уже видела, как сходит с поезда и идет по тропе, которую, будто бы, успела уже забыть. Однако она шла, и тропа вела ее в голубую глубь.
Вначале было немного страшно незнакомых зарослей. Но страх походил на восторг, а чем дальше она уходила внутрь, тем легче становилось. Дождик висел над тропинкой, над покоем и неподвижностью. Она шла и думала, что не спит, – слишком много осязаемых подробностей для сна. Сбросивший одежду лес походил на человека, готового броситься в реку, но вдруг задумавшегося, и оттого не доведшего движения до конца. Он ничего не требовал от Катюши, и никуда не звал. Он просто существовал и смотрел мимо.
Она почувствовала, что могла бы подняться над тропинкой, полететь сквозь лес или над ним. Но ей не захотелось этого, ей нравилось тихонько идти под соснами, по влажной дорожке. Зеленое, черное, желто-красное. Хвоя в зеленоватых капельках, напоминающих брызги моря. Мокрые, голые, черные, похожие на угли кусты. Стволы сосен, верхушки скрывались в мороси. Обычный, осенний лес, но в то же время такой, что она не удивилась бы, если бы осень обернулась весной. Белый дождик лежал на траве, мерцал, как россыпь ландышей.
Тропинка вывела ее к избушке. Это над ее крышей поднимался дымок. Деревья за избушкой стояли, мягки и темны, редкие светлые пятна листвы походили на ночные созвездия.
Избушка же показалась ей знакомой, как, например, звук собственного голоса. Хотя она знала, что не приходила сюда раньше. Кто-то, растопив печь в избушке, ушел. Катя почувствовала, как крепко тянет её к этому жилью с натопленной печкой. И она вошла в избушку, и ей стало тепло, только из ног не уходил холод.
Она прошлась по избушке, легко и надежно ощущая чье-то присутствие. Так хорошо пахло от тяжелых бревен дымом и тайгой! Но даже во сне ей хотелось спать. Она не стала дожидаться хозяина избушки, странно чувствуя, что дом ей не чужой. Может быть, он даже был ее собственным. Возможно, в нем всего лишь ждали ее. Или просто не возражали против её ночлега. Но Катя не могла сосредоточиться на этом: так сильно хотелось спать, и, засыпая, вживаться в жилище. Сердечность была в этом доме, и что-то еще, особое, нетронутое.
Катя свернулась калачиком на лежанке, расслабляясь почти помимо воли. В печке очень спокойно гудел огонь, это убаюкивало, как песенка, что-то ровно потрескивало, постукивало. Тепло и энергия шли от огня, и Катя, вскоре, согрелась совсем. Она уснула внутри своего сна, чувствуя и во сне, как ей покойно, и как хорошо оттого, что она не до конца принадлежит себе. Она одновременно спала и будто бы летела куда-то, над плывущей осенней листвой, над стелющимся в прозрачном лесу дымом, и чувствовала сквозь сон, как кто-то осторожно ходит по избушке, укрывает ее, подбрасывает в печь дрова. Она чувствовала доверие к этому человеку. Она хотела посмотреть ему в лицо, но не могла раскрыть глаз.
Ей приснилось, что она проспала целую ночь, а потом кто-то прошел за окном и сказал: “Вам нужно проснуться”. Катя встала и подошла к окошку. Солнечная смесь сосен, зеленых и прозрачных, и светлых капель, и ощущение праздника катили в окно теплой, желто-зеленой океанской волной. И осени уже не было. Но Катя не увидела того, кто позвал ее, и тогда она открыла дверь избушки, чтобы выйти в зеленое утро, и оказалась в вагоне.
И снова услышала:
- Вам нужно проснуться.
Она лежала, укрытая тяжелой дубленой шубой, с ногами, уложенными на сиденье, привалившись к тому самому геологу, к которому приткнулась в самом начале, в битком набитом людьми пространстве. Только теперь вагон был пуст. Геолог смотрел в окно и молчал. Но она поняла, что голос принадлежал ему. Когда Катя проснулась, он сказал, не меняя позы:
- Мы выходим скоро. Разбудили, чтобы Вы не спали одна в вагоне.
Тут она увидела в тамбуре другого геолога. Он поглядывал в их сторону и посмеивался. Увидев, что Катя проснулась, он пошел к ним, и всю дорогу, пока шел по качающемуся вагону между деревянных лавочек, косился в сторону и смеялся. Дойдя, он посмотрел на Катю одним глазом и сказал, смеясь:
- А между прочим, шуба - моя.
На полу стоял его раскрытый, наполовину пустой рюкзак. Катя спустила шубу с плеч, и поежилась: без нее она почувствовала себя так, если бы была в одном легком платьице.
- Может быть, подарить? – делая серьезное лицо, спросил второй геолог, слегка наклоняясь к Кате. Глаза у него были отчаянные.
- Спасибо, - ответила Катя, - не надо. Она тяжелая.
Геолог захохотал, как если бы она сказала что-то очень остроумное.
Первый геолог даже сказал ему, чтобы он не смеялся так. Катя стала совсем высвобождаться из-под шубы, и правда оказавшейся тяжелой, и геолог, на плече у которого она спала, помог ей, и произнес, тихонечко и серьезно:
- Вот, сберегли Вас.
- Для кого-то другого, - хихикнул второй. Но Катя поняла, что первый хотел сказать “от холода”. Пустой вагон заполнился стужей. За окнами шел снег.
Первый геолог встал. Он оказался стройным, – теплая куртка делала его неуклюжим. Они стали собираться. Катя пересела к окну. Ей, после сна, очень нравился первый геолог, и она подумала, со смутившей ее внезапностью, что, наверное, пошла бы с ним, если бы он ее позвал, и не спросила бы - куда. Второй геолог, пожелав Кате счастья в личной жизни, потащил свою поклажу к выходу. А первый повернулся и посмотрел на нее – зелеными глазами.
Совершенно зелеными, как хвоя, глазами. Он был чудесный, взрослый, но с зелеными глазами.
Он тоже пошел к выходу, но потом вдруг бросил свои рюкзаки в проходе, вернулся и что-то сказал Кате. Он говорил так тихо, что Катя не расслышала сказанного. Она просто смотрела на него во все глаза, еще до конца не проснувшись, и будто бы пила из до хруста вымытой чашки чистую воду. Оторванная от его тела, она словно перестала понимать его речь. Ей показалось, что он ее о чем-то спрашивает, и она ждала, что он повторит сказанное. Но теперь он просто смотрел на нее.
Поезд замедлил ход, и друг позвал его, и геолог, сорвавшись с места, побежал, и, когда поезд затормозил и дернулся, ухватился за поручень и стену каким-то милым движением, чтобы не упасть, и, одновременно, быстро взглянул на Катю.
Потом они совсем вышли, и стоя на перроне, махали Катюше руками, и что-то кричали, и тоже не было слышно, - что.
Поезд тронулся, и Катя поднялась. Ей оставалось всего две станции. Она вышла в тамбур, из которого они только что ушли (тот самый, где стояла она у раскрытой двери), дотронулась ладонью до места, за которое схватился зеленоглазый геолог. Поручень был ледяной, но ей показалось на мгновение, что он теплый. Ее била дрожь, как любого человека, вытащенного на жестокий холод после сна.
Сыпалась снежная крупа. Поезд теперь шел между дубов. Он шел очень медленно, видно было, как на дубовых листьях лежат, не растекаясь, редкие, крупные, как птичьи яйца, капли, - вперемешку с круглыми белыми шариками. А потом, на конечной станции, все уже скрылось под снегом.
Пока электричка шла от города к городу, наступила зима.
16 октября 1995 - 26 октября 2005.
|
| |
| |
